Города не для всех. Почему нам так холодно зимой

TravelWeekly, 13.01.2017

В начале 2010-х годов, когда в Москве открыли институт дизайна и урбанистики Стрелка, а мэром стал Сергей Собянин, не только в городе, но и во всей России стало что-то меняться. Заговорили про города с человеческим лицом, про парки, пешеходные улицы и общественный транспорт. И, несмотря на то что скоро словосочетание благоустройство Москвы приобрело иронично-негативный оттенок, отрицать прогресс, произошедший за последнее время, нельзя. Появились парк Горького и Крымская набережная, качели у станции метро Маяковская, велопрокат, велодорожки и много чего другого. Меньше в этом отношении продвинулся Петербург, здесь разве что открыли Новую Голландию, но и он на все теплые месяцы стал превращаться в город вечного праздника. Сейчас готовится президентская программа, задача которой внедрить московский опыт в других городах. Однако каждый год неизменно наступает зима, и карета превращается в тыкву. От былых радостей остаются лишь осколки в виде катков, а в целом городская жизнь как будто улетучивается, и все эти бульвары-тротуары начинают казаться блажью плохо осознающих суровую действительность хипстеров.Велопарад в Москве,совпавшийс самыми сильными в этом году морозами, случайно и очень красноречиво продемонстрировал нелепость наивного стремления внедрить расслабленно-прогулочный образ жизни в широтах, севернее парижских. Расцветающий всеми красками в белые ночи Петербург при минус двадцати выглядит так, будто произошла гуманитарная катастрофа: только очень редкие прохожие перебежками передвигаются куда-то по своим делам, большинство же прячется по квартирам, как будто выходить за дверь опасно для жизни.Несколько лет назад мне повезло общаться с Яном Гейлом современным урбанистическиммессией, автором знаменитой книги Города для людей и проектов очеловечивания не меньше десятка больших городов, включая Нью-Йорк. В свое время он делал исследования и для Москвы по заказу мэрии, которая, вероятно, до сих пор обрывочно пользуется этими рекомендациями. Гейл пропагандирует уличные скамейки, кафе на свежем воздухе, улицы и площади без машин, велодорожки все, что способствует гулянью пешком. В Нью-Йорке он начал с того, что превратил вечно стоящую в пробке Таймс-сквер в увеличенное подобие римской Кампо-де-Фьори. Гейл не просто думает, что все это хорошо и полезно, но знает механизмы, благодаря которым можно побудить людей больше ходить и сидеть на воздухе и меньше ездить на машине.Меня, конечно, интересовал тот же вопрос, что и любого живущего много ближе к полярному кругу: как быть зимой? Летом это все, разумеется, чудесно: и капучино на улице, и прогулка на несколько километров, и даже велосипед почему нет, в конце концов. Но этого лета у нас в лучшем случае несколько месяцев, а жить в городе большинству приходится круглый год.Модная нынче идея города для людей произошла из практически единственного простого наблюдения: на тесных улицах и площадях итальянских городов люди явно чувствуют себя куда лучше, чем в современных кварталах, где много света, воздуха и открытых пространств. Архитекторы, в том числе и Ян Гейл, отправились туда, чтобы разгадать нехитрую загадку. Они предположили, что дело вовсе не в ласковом климате Апеннинского полуострова, а в веками не вполне сознательно культивировавшихся традициях планирования. Неширокие улицы, много деталей на фасадах домов, пешеходные и не очень большие площади, расстояния, которые легко преодолеть на своих двоих. Плюс всякие детали вроде того, что сидение в кафе должно быть расположено лицом к людям и открытым пространствам, потому что нам нравится наблюдать за другими людьми. То, что называется копенгагенизацией, то есть процесс превращения Копенгагена (в том числе и Гейлом) в один из мировых городов-рекордсменов по количеству времени, которое люди проводят на улице, и было, по сути, опытом экспорта итальянских методов в совсем не итальянский климат. Вопрос, словом, был задан по адресу.Ян ответил мне так, как строгий родитель отвечает ищущему предлог для лени ребенку: вы сделайте так, чтобы в городе было отлично летом, тогда и зимой будет вполне сносно. За его резкостью стояли некоторые вполне рациональные соображения. Современная архитектура обладает всеми возможностями для того, чтобы построить город, где было бы комфортно в холодные дни.Нужно избавляться от открытых пространств и долгих переходов, делать рабочие первые этажи, так, чтобы чуть ли не за каждой дверью был магазин или кафе, сокращать время ожидания зеленого света светофоров для пешеходов. Летом в таком антураже просто будет приятнее, а зимой гораздо меньше шансов замерзнуть. В Осло, когда стали не так давноосваиватьнабережные, а они там прямо-таки ледяные, руководствовались как раз этим принципом. Старались делать как можно более мелкую нарезку улиц: так и ветра меньше, и до ближайшего тепла всегда близко. Что же в таком случае пошло не так в Москве? И непременно пойдет в других городах России, если перед внедрением в них московского опыта его не переосмыслить? Ведь так примерно и стараются делать, как посоветовал Ян Гейл.Если присмотреться, выясняется, что недостаточно стараются. Через несколько лет после того, как в 2013 году специалисты бюро Gehl Architects представили правительству свое исследование, в нем среди прочего они четко и ясно рекомендовали сделать на Тверской улице наземные переходы вместо подземных и с удобными для пешеходов настройками светофоров, ничего не изменилось, хотя для такого простого жеста и не требовалось никакой многомиллионной реконструкции. Можно было бы всего лишь предпринимать менее размашистые, но повсеместные меры по улучшению положения пешеходов. Проблема автомобильного движения, чуть ли не самая принципиальная в данном случае, может быть решена только комплексно. Ни Москве, ни Петербургу не помогут платные парковки и велодорожки. Процесс налаживания системы общественного транспорта должен происходить строго параллельно с постепенными ограничениями для машин и пропорционально им, иначе урбанистика превратится в пытку. Только так можно будет превратить московские проспекты не то чтобы в узкие, но хотя бы не в такие невероятно широкие. За сезон это сделать не получится, но лет за десять можно здорово подвинуть ситуацию в лучшую сторону.Пока благоустройство Москвы при всем его размахе носит характер скорее косметический и именно такой проглядывает в президентской программе улучшения качества среды в российских городах. Впрочем, это не недоработка, а сама суть российской урбанистики. На нее смотрят как на приятное излишество или вишенку на торте, но качество самого торта мало кого беспокоит. Вишенка не определяет вкус торта, а несколько красивых тротуаров не способны глобально смягчить ощущение суровости зимы для многих миллионов.Мы отличаемся от тех же скандинавов, как это ни парадоксально, низкой терпимостью к непогоде. Это легко отследить по такому простому критерию, как наличие уличных столиков в кафе. В Хельсинки их в рождественские дни меньше, конечно, чем летом, но в целом довольно много, и не то чтобы они совсем пустовали. Можно усесться с чашкой кофе и бутербродом с лососем прямо у главного универмага и глазеть на прохожих с пакетами, и многие так поступают. То же и в Стокгольме, разве что рафинированные шведы больше себя берегут, у них чаще можно встретить газовые или электрические горелки. В центральной части России столики начинают убирать в августе, а когда температура достигает десяти градусов, их не остается вовсе. Хотя, казалось бы, десять градусов по петербургским меркам гораздо ближе к теплу, чем к холоду. Боязнь холода не свалилась нам на голову, как божья кара, и едва ли обусловлена генетикой. Так в чем же может быть причина?Недавно мне все же удалось отыскать на Гороховой улице кафе, где можно было сесть на улице. Температура была чуть ниже нуля, вполне выносимая в теплой одежде. Гораздо больше, чем холодом, мой досуг был отравлен проезжающими мимо машинами, из-под которых летела грязь, скользким асфальтом под ногами и диковато поглядывающими на меня прохожими. По большому счету, это и было главное, что отличало мое времяпрепровождение от южноевропейского или скандинавского. Зимний дискомфорт обеспечивается не одним только холодом, но его сочетанием с агрессивной в разных отношениях средой.И как раз эту проблему московские реформы практически не решают. Они идеологически подспудно ориентированы на прослойку так называемых прогрессивных горожан. Между тем мировой бум городов для людей начался как раз с очень мощного идеологического посыла. Он заключался в том, что человек должен комфортно ощущать себя в городе независимо от уровня дохода и социальной принадлежности. В Копенгагене поражает не количество прохожих, а количество мам с грудными детьми в общественном транспорте, не выставленные на улицу столики дорогих ресторанов, а наличие прямо у них под боком киоска с хот-догами и, главное, отсутствие эмоционального напряжения между посетителями одного и другого.Благоустройство Москвы или любого другого города должно было бы начинаться не с парка Горького, Крымской набережной, и даже не с Тверской улицы, а с посыпания песком дворов и тротуаров, которое позволило бы пенсионерам спокойно ходить в булочную. Или с программы по установке скамеек в периферийных районах. Или с повсеместного улучшения качества пешеходных переходов. Для того чтобы люди больше выходили из дома, им для начала должно быть удобно выйти из собственного подъезда.Впрочем, не стоило бы винить в некоторой социальной однобокости отечественной урбанистики одно только московское правительство. Оно, в конце концов, довольно адекватно исполняет общественный запрос, исходящий от прогрессивного меньшинства. Чтобы лучше чувствовать себя зимой и летом, можно для начала самим стать чуть терпимее к другим. Пионерами городского развития стоит считать не смельчаков, отважившихся прокатиться на велике в непригодных для этого условиях, а, например, волонтеров, занимающихся устройством пунктов обогрева для бездомных. Человеколюбие в отличие от давления в шинах нечувствительно к температуре воздуха.Источник:republic.ru