Москва паническая: книга о жизни москвичей в 1941 году
Историк Анатолий Воронин воссоздал хронику одного года. Время иместо 1941год, Москва. Взяв заоснову повествования дневники жителей советской столицы, Воронин воспроизводит постепенное превращение мирного мегаполиса восажденную крепость. Содержание книги разбито на12месяцев. Среди авторов дневников как рядовые москвичи, так изнаменитости писатель Михаил Пришвин, сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон. Кним добавляются дневники немецких солдат иофицеров, что делает повествование по-настоящему объемным.Открытая Россия сразрешения издательстваПятый Римпубликует отрывок изкниги Анатолия Воронина Москва 1941, посвященной октябрьской панике.Корреспондент газеты Санди таймс ирадиокомпании Би-би-си Александр Верт, который был вэто время вМоскве, приводит всвоей книге Россия ввойне 1941-1945 воспоминания работницы Трехгорки комсомолки Ольги Сапожниковой: Втуночь унас было такое ощущение, что немцы могут появиться наулице влюбой момент. Ноони непришли втуночь. Наследующее утро вся фабрика была минирована. Достаточно было нажать кнопку, ивесь комбинат взлетелбы навоздух. Азатем позвонили отпредседателя Моссовета Пронина исказали: Ничего невзрывать. Втотже день было объявлено, что Сталин вМоскве, инастроение сразу изменилось. Теперь мыбыли уверены, что Москва небудет сдана. Новсеже население северных окраин переселяли вцентр. Непрерывно раздавались сигналы воздушных тревог, падали ибомбы. Но20-го фабрика снова заработала. Мывсе почувствовали себя гораздо лучше ивеселее…16октября 1941 года вМоскве началась паника, наПавелецком вокзале стал пронзительно гудеть паровоз… Вночь на16-е многие, бросая комнаты, вещи идокументы, бросились навосток. Оставшиеся вдоме люди высыпали водвор, все стояли растерянно, незнали, что делать.Ядумал, что сейчас водвор войдут немцы ивсех нас расстреляюттаким врезался впамять этот день Николаю Михайловичу Гаврилову, которому в1941 году было лишь 6лет.Всущности, сминуты наминуту ждали немцев. Всем рабочим ислужащим давали расчет больше, правда, набумаге денег было мало, так вспоминает эти дни Ирина Краузе. Унас винституте тоже бесперебойно раздавали справки, трудовые книжки, дипломы все, кроме денег… Там уже стояла безнадежная очередь, ноябыла принята прямо всередину нашими девочками. Конечно, много трепали языком. Дальновидная Нелли больше всего вжизни боится вопроса вбудущей анкете: почему выостались унемцев? Ольга дожидается момента, чтобы тихо уничтожить комсомольский билет, иподлизывается комне, арийской девушке. Бедняжку Тамару напугали услужливые подруги, охая над еееврейством.Все ждали выступления отцов города Щербакова или Пронина, ноони молчали. Молчал иСталин. Вусловиях этого зловещего молчания даже незначительным деталям придавали зловещее значение, что только разогревало панические настроения. Сегодня [18октября] в6утра Москва была потрясена необычайным событием: когда объявили передачу последних известий (утренний выпуск), товдруг вместо сообщения Информбюро раздался авиамарш. Мывсе обалдели, инеузнали сразу музыки. Когда опомнились, торешили, что это какой-то условный сигнал. Апоквартирам поползли слухи: 1) играли фашистский гимн Хорст Вессель, немцы вМоскве; 2) играли авиамарш это сигнал обуходе наших войск иавиации… Что-то страшное стряслось, иникто ничего необъяснил, апосле марша два раза подряд передавали последние известия, недоумевал Михаил Воронков. Тикай-марш, который многие считали условным знаком, прозвучал вместо последних известий еще раз 28октября. Кстати, вэтот день наМоскву обрушились особенно тяжелые бомбардировки.Прозаик Даниил Данин, ушедший вместе списательской ротой вополчение ичудом сумевший добраться доМосквы из-под Вязьмы, оказался вней рано утром 16октября. Метро неработало толи еще, толи уже. Вслякотно-снежных предрассветных сумерках япер отКиевского кЗемляному валу пешком вразбитых фронтовых ботинках. Часов в9-10 утра пошел наЧеркасский вГослитиздат, где были тогда редакции Знамени иКрасной нови. Подороге наМаросейке побрился впустой парикмахерской, вышел, незаплатив, имастер неостановил меня, ауже вГослите, доставая носовой платок, обнаружил вкармане белую салфетку изпарикмахерской. Вот такая была всеотчужденность, такой лунатизм. ВГослите было пусто ивсе двери стояли настежь. Натретьем этаже бродила покоридору женщина столстой папкой вруках. Узнала меня, ниочем неспрашивая, протянула тяжелую для еерук папку, сказала, что это рукопись перевода Поком звонит колокол, сказала, что неможет уйти, пока непрепоручит кому-нибудь эту рукопись, просила меня спастиее. Это была тихо-безумная Сабадаш зав. редакцией Знамени. Яполчаса читал Колокол, ничего нечувствуя кроме счастья, что явМоскве. Сабадаш ушла, аяоставил рукопись вящике какого-то стола…Начальник УПБОСО Иван Владимирович Ковалев возвращался ксебе наЗнаменку вНаркомат обороны. Наулице уже снежно, морозец, амывфуражках. Едем поулице, видим витрину магазина сзимними шапками, идвери настежь. Дал яденьги Коле Туровникову, чтобы купил нам, четверым, меховые шапки. Онскоро вернулся сшапками исденьгами. Платить, говорит, некому, вмагазине нидуши. Пришлось вернуть шапки наместо, найти милиционера, онсообщил, куда надо, про это брошенный магазин. Вдальнейшем пути наАрбат видели еще несколько брошенных магазинов сраспахнутыми дверьми.Александр Кузнецов, взяв подмышку галоши, поехал наЯрославский вокзал котцу, который служил там вПВО. Мне пришлось проехать натрамвае №32отСемёновской площади доКомсомольской ивернуться обратно вИзмайлово.Явидел разграбленные магазины, витрины свыбитыми стеклами, людей, несущих кипы различной одежды, круги колбасы наподнятых вверх руках, окорока наплечахНиодного милиционера или человека вформе невстретил досамой Комсомольской площади. Москвичи, рабочие заводов работали днями иночами, атут вдруг все вывалили наулицы. Толпа была неуправляемой…Кондуктор изнашего трамвая кричала наостановке вагоновожатому трамвая №З:ВНижние Котлы неездите, там немцы!Авыработаете? спрашивала женщина-вагоновожатая.Пока будем! Никто ничего незнает!НаВокзальной площади творилось что-то невообразимое. Гнали стадо коров, которые струдом пробирались между нагруженными узлами ичемоданами грузовиками, кричали женщины, плакали дети…Ненайдя отца, онвернулся домой. Его мать сожгла фотографию, накоторой Александр был изображен сидящим имирно беседующим соСталиным. Это был кадр изфильма Сибиряки, вкотором Александр снимался вместе сГеловани. Мама прибежала изБлагушинской больницы, где она работала, ивскоре вернулась обратно, поскольку все врачи убежали ибольные были брошены напроизвол судьбы.Лора Беленкина ушла вэтот день соборонных работ ипыталась вернуться вМоскву: Еще наподходе кшоссе нам показалось, что там какое-то непрерывное движение. Это были немашины. Голосов тоже небыло слышно. Изредка скрип, тихий лязг и топот. Топот многих ног. Имыувидели, что пообочине шоссе всторону Москвы тянется вереница людей. Все тащили засобой санки, анасанках сидели закутанные вплатки ребятишки илежал наспех собранный домашний скарб: самовары, чайники, горшки, мешки, вкоторые второпях засунули, что под руку попалось; наодних саночках лежала набоку швейная машина. Это были беженцы! Они шли молча, сгорбившись, все новые обгоняли нас. Вихлицах было негоре, нестрах, атихое, пустое отчаяние. Восновном это были женщины, изредка попадались истарики. Откуда вы? спрашивали мыуних. Издеревни под Вязьмой. ИзБородина. Последние, кого мыспросили, были из-под Можайска. Это было уже совсем страшно.Дойдя доКутузовской заставы, они сели впустой троллейбус, где были единственными пассажирами. Троллейбус №2делал круг тогда примерно наместе Триумфальной арки уПоклонной горы Протянули кондукторше деньги запроезд, ноона отстранила наши руки. Вычто билеты брать! Так поедете бесплатно… Дома была еемама, которая нестала эвакуироваться вееотсутствие, еще они надеялись, что кним может вернуться ушедший вополчение отец придет кзапертой двери инебудет знать, гдемы. Они незнали, что вэто время Борис Фаерман умирает отполученного ранения где-то вмаленьком госпитале под Вязьмой. Обэтом они узнают только в1942 году отего чудом выжившего соседа. Лора иееподруга Таня Родзевич решили пойти винститут. Толкнули дверь внутри было пустынно. Только вуглу вестибюля ярко пылал огонь встаринной печи, иперед ней накорточках сидел старик иподкладывал туда всё новые пачки бумаг, которые онбрал извалявшихся вокруг него мешков. Мыподошли кнему. Вычего? вам кого? тут никого нет, неходите наверх, пробурчал онЯодин тут остался. Все вчера выкувырывались. Весь ваш институт. Истудентки, иучителя ихние. ВТашкент, чтоли, уехали. Акакже мы первый курс? Все натрудфронте, иничего незнают. Ну, уж про тоневедаю. Институт закрыт, нет его понятно? Мне, вон, велели, яжгу документы все. Чтоб немцу недостались.Михаил Михайлович Пришвин записал всвоем дневнике: Паника произошла при отъезде правительства.Вслед заправительством бросились бежать все наркомы сраспоряжением сжигать архивы. ВМоскве стало тепло.Рабочие назаводах были сняты без расчета, платили кое-кому колбасой.Тут фокус трагедии: возвеличенный пролетарий иего антипод живой рабочий. Паника отправительства перекинулась нанаселение. Все бросились задело спасения жизни двумя средствами: 1) бегством, 2) запасом продовольствия. Наплощади один приличный гражданин прижал кгруди, кхорошему пальто четыре подлещика. Где получили? Покарточкам. Другой четыре коробки конфет. Третий вез санки, изаним шла его жена. Те, кто оставался, были веселые, кто убегал скучные.Сам Пришвин вывез изМосквы свой архив исгоречью смотрел, как дворники натележках везут домовые книги. Унас вдоме небыло топлива, атеперь оказалось, все радиаторы горячие ивванне горячая вода. Топливо явилось отархивов … Государство сжигает свое слово, ая, личность, свеликим риском для жизни выхватываю свое Слово.Авот Георгий Эфрон, переживший падение Парижа, неунывал идумал осовсем, казалосьбы, никчемных вэтот момент вещах; Сегодня попытаюсь съездить наМожайскую улицу, узнать, как обстоят дела сзанятиями поиностранным языкам. Япишу попытаюсь, так как туда можно попасть только троллейбусом, атроллейбусы лопаются отнарода: люди даже лезут накрышу! Скорее всего, онвидел троллейбусы, которые шли поПокровке навосток, авот желающих ехать назапад, наМожайскую, едвали было много. Москва производила впечатление вымершего города. Улицы были почти пустынными. Метро хоть иработало, новвагоне было всего 1-2пассажира. Большая часть магазинов была закрыта. По-прежнему было достаточно только одного кофе взернах. Ноего никто непокупал, так запомнились дни после московской паники Николаю Фигуровскому. Онкак доктор наук был освобожден отмобилизации, новноябре добился направления ввойска, став начальником Химического отдела вштабе 6-й армии.Источник:openrussia.org
